Некоторое время Эллис, несмотря на всю свою строптивость и независимость, не сможет ходить. Жаль, конечно… Но это даст ему волнующую возможность ухаживать за ней…
Эллис осталась сидеть в гостиной, когда все разошлись по своим комнатам. А что еще ей оставалось делать, если при каждом движении нога отдавала такой острой болью, что на глаза Эллис наворачивались непрошеные слезы. Интересно, когда это она в последний раз плакала? Лет десять назад, наверное…
Но она оставалась в одиночестве совсем недолго.
Грегори, умытый и переодетый, вскоре вернулся в гостиную и подошел к ней. Он был в тщательно отглаженных серых брюках и шелковистой белой рубашке. Его глаза сверкали такой голубизной, что Эллис не устояла перед искушением на мгновение погрузиться в их глубину. Они как лазурное озеро, где дед научил ее ловить на муху радужную форель.
Сейчас Эллис почувствовала то же изумление, как и тогда, когда она в первый раз увидела это спокойное, то светло-синее, то фиолетово-голубое озеро, окруженное цветами и диким виноградом. Как и тогда, ее мозг оцепенел, сердце заколотилось, душа дрогнула.
Откуда-то издалека до нее донесся голос Грегори:
— А где все?
Он склонился над ней, опершись руками на подлокотники кресла.
— Они… — Эллис отпрянула от него и глубоко вздохнула. — Они на чердаке. Ищут там старые костыли.
— Костыли? — повторил Грегори таким голосом, словно это показалось ему оскорбительным.
— Лет тридцать назад дед сломал ногу, тогда и пришлось купить костыли, — пояснила она, старательно избегая его взгляда. — Он объезжал жеребца, и тот скинул его.
Ворот рубашки у Грегори был расстегнут, и она сообразила, что не может отвести взгляда от жестких золотистых волос на его груди. Как далеко вниз спускаются они по его широкой груди?
Шокированная своими мыслями, она даже зажмурилась. Сверху, с потолка, доносились приглушенные звуки шагов Патрика и Нелли. Совсем рядом с нею били теплые токи, исходившие от тела Грегори, рождая в ней желание… ужасно огорчавшее ее.
— Нечего крутиться вокруг меня, — огрызнулась она, словно он мог услышать ее мысли и ощутить то, что чувствовала она. — Я не обморочная девица, впавшая в ипохондрию.
С огорченным видом он выпрямился и сунул большие пальцы за пояс.
— А как ваше общее самочувствие?
— Получу костыли и буду чувствовать себя великолепно.
Стряхивая с себя пыль, в гостиную вошли Патрик и Нелли.
— Не нашли, — объявил Патрик. — Должно быть, я распилил их на дрова или еще на что-нибудь. Грегори, вы не откажетесь еще раз помочь моей внученьке?
У Грегори дернулись уголки рта. Перспектива стать ее персональным носильщиком показалась ему соблазнительной.
— К вашим услугам, Эллис, — сказал он.
— Дед! Костыли там, наверху, я видела их в прошлом месяце. Они… Дед! Вернись!
Но Патрик и Нелли уже выходили в дверь кухни.
— Обед ждет, — бросил дед через плечо. — Прыгайте за нами.
— Великолепно! — язвительно откликнулась Эллис и осторожно встала с кресла, опираясь на одну ногу, готовая прыгать на ней.
— Перестаньте валять дурака. — Грегори сжал ее руку. — Что особенного в том, что я донесу вас до стола?
— Это унизительно, Грегори. Уйдите с дороги и сделайте вид, что вас здесь нет.
— Это прыгать на одной ноге унизительно, — не уступал он. — Тем более что до кухни даже не на что опереться. Не дай бог, снова упадете, тогда не избежать осложнений.
Это ты осложняешь все! — Она с трудом удержалась, чтобы не крикнуть ему это в лицо. Не прошло и часа с приезда Маршаллов, а все уже пошло вкривь и вкось. Ей придется делить ванную комнату с мужиком. Он будет петь в душе, будет постоянно раздражать ее… постоянно притягивать.
Пусть только дед останется с ней наедине, она ему задаст за сокрытие столь важной информации!
Слыша, как Патрик и Нелли гремят посудой на кухне, она сделала пробный прыжок на здоровой ноге.
Грегори не дал ей сделать второй, подхватив ее на руки.
Она пыталась вырваться, но он был неумолим.
— Будьте вы прокляты! — едва выдохнула она.
— Спокойно! — скомандовал он, сжимая ее в руках. — Я больше и сильнее. Признайте это и перестаньте сопротивляться.
— Грегори, я не потерплю, чтобы со мной обращались, как с беспомощной дамочкой. Ни за что не позволю такому грубияну, как вы…
Он прервал ее, жарко прошептав на ухо:
— Не грубияну, а настоящему мужчине. Или вы так давно не общались с мужчинами, что забыли, какими полезными они могут быть?
Эллис опалил жар его дыхания, прикосновение губ к ее волосам, она ощутила толчки его сердца под своей ладонью, которой уперлась ему в грудь. Она вдыхала его запах — это был запах лимона, приправленного мускусом.
— Да не нуждаюсь я в мужской помощи, — отбивалась она, сама чувствуя, что звучит это весьма неубедительно.
Грегори так сжимал ее, что было трудно дышать. Его губы обжигали ей мочку уха.
— Время от времени любому нужна рука помощи. Даже вам, Эллис, — прошептал он.
— Мне не…
— Сейчас как раз нужна. — Теперь его дыхание жгло ей шею. — Не дергайтесь и не царапайтесь. Все равно это у вас не получится. Договорились?
Эллис уже не соображала, добровольно ли она согласилась или просто потеряла контроль над своими руками, и они, будто поддавшись уговорам Грегори, сами по себе обвили его шею.
Только в мечтах так ее держали и обнимали. Только в мечтах была она такой ошеломляюще женственной, такой неотразимой, какой чувствовала себя сейчас. Грегори заставил ее это почувствовать.